Рогожин, Н. Н. Практика любви / Николай Рогожин. - Онега : [б. и.], 2004. - 195, [2] с.

Ивачёв пил, жена его пила, сын его сидел в тюрьме, сам "наставник" даже не благодарил меня за печатную машинку, которую я ему просто гак отдал, "для пользы литературы". Последняя, правда, была мне не сильно и нужна, она была громадна, для солидных учреждений, с массой клавиш специального, технического назначения. И все же мне стало жалко и в один из вечеров я забрал агрегат обратно - приехал на машине "скорой помощи", отвез мурмашинскому поэту Евреинову. Поэтому, конечно, Ивачев меня недолюбливал, плохо отзывался. Кажется, я ему как-то позвонил, перед вторым семинаром, что-то узнать, существенное. Дома у меня телефона не было, говорил я с работы, гам случилась запарка, вызовы беспрерывно, некогда было даже поесть, и я во время разговора жевал. Ивачев передёргивал потом это жевание не раз, написал об этом Яхлакову, когда тот уже пребывал в Архангельске, Саша мне показывал письмо. Ивачев, понятно, меня по литературной части ставил ниже себя, автоматически и не мог перенести неуважительного к себе отношения. Получилось, вышло всё будто бы случайно, а вон как по какой-то высшей справедливости. Ивачев не стал мне ни приятелем, ни хорошим знакомым, ни даже собутыльником. Правда, случилось у нас одно застолье - летом 87-го собрались у него на квартире, даже не помню по какому поводу, но вряд ли после истории с машинкой. Я накупил водки, закуски, накрыл стол и, кажется, даже помыл после возлияний посуду - друзья это приняли за должное. Но это было только раз. Нужно сказать, что Саша никогда не напивался, пьяным по- настоящему я его никогда не видел. Он отучился от пагубного влияния своим выстраданным путём, прошёл таким образом через выговора, увольнения, отчуждения, развод, принудительное лечение. Смог восстановиться и трудиться в литературе. Последней он существовал. Трудно, но верно прокладывал себе единственную дорогу, свой особенный, яркий, ни на кого не похожий стиль. Впервые его манеру по-настоящему я ощутил, когда читал публикации в районной, той самой газетке, где трудился Ивачев. Тот предоставлял ему возможность и Саша писал - вдохновенно, свежо, смело, отрабатывая свой лубочно-сказочный, писаховско-шергинский, бажовский даже, - стиль повествования. Весь 87-й в "районке” появлялись интересные очерки, зарисовки, фельетоны и все из под пера моего друга. Конечно, заслуга Ивачёва в этом есть, он поддерживал Сашу, давал ему возможность публиковаться, но всё-таки... считал Яхлакова ниже себя. Я чувствовал такое, потому не общался с газетным журналистом, меня же считали, может они оба, - недоростком, учеником. Я тогда не читал произведений Ивачёва, не растрачивался, но вот теперь, при написании этих записок, обратился к тому самому сборнику, "Первопутье", вытащил из груды ненужного хлама библиотек. Две ивачевские вещи интересны хотя бы по части экзотики. Один рассказ - о молодом человеке, попавшем в аварию и в больницу, где его вылечил кудесник-врач, ещё вполне правдоподобен, но другой - о пожилой женщине, собирающейся во Францию к дочери, попавшей гуда после фашистского плена - просто невероятен, если не фантастичен. Впрочем, 114