Коновалов, Л. К. В четырех стенах : повесть / Леонид Коновалов // Площадь Первоучителей : литературно-художественный и общественно-политический альманах Мурманского отделения Союза писателей России. - Мурманск, 2008. - № 8. - С. 71-88.

его глазах, что-то постоянно жгло изнутри и не давало покоя. Казалось, вот сейчас он обязательно бросится куда-то бежать. Да и правда: вдруг весь встрепенётся, взлетит со стула, выгнется, как необъезженный конь, сбрасывающий ездока. А что за внезапная мысль побудила такую реак цию - неизвестно. А мысли, между прочим, терзали его всегда. И мыслей было много, и причём, весьма значительных, мирового и космического масштаба. И всё-таки каждый понимал, что Анатолий, несмотря на ви димую незаурядную дикость, милейший парень и, по большому счёту, до верчив, простодушен и беспомощен перед жизнью. Кравцову было Анатолия жалко. Было ясно и неразвитому уму, что жить легко и просто Анатолию не дано: он был и на этом свете обречён на вечные муки и веч ные поиски ответов на вечные вопросы. Совсем иную картину представлял собой Александр. Его смешил Анатолий, за глаза он называл того Ван Гогом, намекая на странность, не обузданность и темперамент. Сам же Александр оставался спокоен в любых обстоятельствах. Алексей не видел его раздражённым, негодую щим или подавленным. Лёгкая ирония и снисходительность к людям с их суетой неизменно отражались на его лице. Он будто был окружён кре постными стенами, и всё пасовало перед ними. К тому же Александр обо жал себя. Он действительно был необыкновенно красив и атлетически сложён: красавчик блондин с огромными голубыми глазами. Всё гово рило в нём: «Смотрите на меня, любуйтесь и наслаждайтесь». Он даже носил с собой два карманных зеркальца сразу и каждый день рисовал па рочку автопортретов. Наверное, это-то и обеспечивало цельность его на туры, и поэтому он почти презрительно посматривал на остальной белый свет. Его небрежные барские движения баловня судьбы невольно вну шали уважение. «Вот это чувство собственного достоинства! И откуда он только такой взялся? Если художника из него не выйдет, в политики пой дёт!» - восхищался Алексей, завистливо окидывая его взором, потому что собственные комплексы не давали ему покоя. Что же касается Валеры, то он хотел для всех остаться загадкой. Воз можно, он ощущал себя сфинксом, таящим большую тайну, или Джо кондой, так как улыбка Моны Лизы играла порой на его лице. Впрочем, его внешность в корне отличалась от сфинкса и тем более от Моны Лизы, и не потому, что он был мужчина, а и по другим признакам. Верхняя часть головы Валеры была, как у барана - с мелкими куд ряшками и выпуклым лбом, чтобы бодаться и сшибать деревья. А ниже всё было лисье: нос, раскосые глазки и подбородок. Уже сама голова будто являла двусмысленность, а возможно, и двуличность его натуры. Видимо, разные два начала боролись в нём особенно сильно, раз это вы ражалось даже во внешности. Было ли это светлое и тёмное, трудно ска зать. То ли он что-то скрывал, то ли делал вид, что скрывает. Рисовал он мало, а чаще лежал на кровати, глядя в потолок, и периодически под