Конецкий, В. В. За доброй надеждой : роман-странствие. [В 2 книгах]. Кн. 2, ч. 2 (продолж.) - 3 / В. Конецкий. – Москва : Терра, 1997. - 336 с. : ил.

то Росомахиным душу. Кто это собирается что-то изменять в моем рассказе? Режиссер, человек, который видел море толь­ ко с сочинского пляжа? Человек, который даже не знает, где остров Кильдин и где Гусиная земля? Какое право он тогда имеет делать фильм о погибшем в море спасателе? Я, конечно, не показывал своих чувств Гии, но он о них догадывался. И кроме того, как настоящий режиссер, пони­ мал необходимость войти в материал самому. И тогда было принято решение отправиться на судне в Арк­ тику и писать сценарий в условиях, наиболее близких к боевым. 311 На «Леваневском» мы оказались в одной каюте. Гия на верхней койке, я на нижней. И полтора кубических метра свободного пространства возле коек. Идеальные условия для проверки психологической совместимости или несовместимос­ ти. Плюс идеальный раздражитель, абсолютно еще не иссле­ дованный психологами, — соавторство в сочинении сценария. Если в титрах стоит одно имя сценариста, то — по техни­ ческим причинам. Мы на равных сценаристы этого фильма. Уже через неделю я люто ненавидел соавтора и режиссера. Кроме огромного количества отвратительных черт его чудо­ вищного характера он приобрел на судне еще одну. Он, салага, никогда раньше не игравший в морского «козла», с первой партии начал обыгрывать всех нас — старых, соленых мор­ ских волков! Психологи придумали адскую шутку для того, чтобы выяс­ нить психологическую совместимость. Вас загоняют в душ, а рядом, в других душевых, — ваши друзья или враги. И вы должны мыться, крутя смесительные краны, а на вас льется то кипяток, то ледяная вода — в зависимости от поведения соседа, ибо водяные магистрали связаны. Так вот, посади нас психологи в такой душ, я бы немедлен­ но сварил Георгия Николаевича Данелию, а он с наслаждени­ ем заморозил бы меня. И это при том, что и он, и я считаем себя добрыми людьми! Почему мы так считаем? Потому что ни он, ни я не способны подвигнуть себя на каторгу писательства или режиссерства, если не любим своих героев. У Гии, мне кажется, нет ни одного Яго или Сальери. Его ненависть к серости, дурости, несправедливости, мещанству так сильна, что он физически не сможет снимать типов, воплощающих эти качества. Гия начинал в кино с судьбы маленького человеческого де­ теныша, которого звали Сережей. И в этом большой смысл. Полезно начать с детской чистоты и со светлой улыбки,