Конецкий, В. В. За доброй надеждой : роман-странствие. [В 2 книгах]. Кн. 2, ч. 2 (продолж.) - 3 / В. Конецкий. – Москва : Терра, 1997. - 336 с. : ил.

— Есть радио. Есть газеты. Ко всему привыкаешь, — ска­ зала она. Они привыкли делать веселый вид при любых обстоятель­ ствах. Они считали, что наши будни, будни плавающих лю­ дей, бывают еще тоскливее и монотоннее, еще будничнее. И они устроили нам красивую жизнь, сделали праздник, ко­ торый редко выпадает нынче на долю моряка. Евгений Петрович угощал нас часовней, римским мостом, цветами на полу гостиной, красотой женщины в зеленом пла­ тье, стереофоническим проигрывателем и изысканной коллек­ цией пластинок. Четыре пластинки были «Аве, Мария». Каж­ дая в исполнении знаменитости. Я, конечно, никогда не смог бы отличить исполнителей, но это не имело никакого зна­ чения. Даже рыбы в шаре-аквариуме перестали вилять вуалями хвостов, когда зазвучала «Аве, Мария». — Что вам вспоминается, когда вы слышите это? — спро­ сила Мальвина. — Босфор, — сказал я. — Вы видели Босфор на рассвете? — спросила она. — Помни­ те, у Хемингуэя: «Едешь на рассвете вдоль Босфора, смотришь, как встает солнце, и, что бы ты ни делал до этого, ты чувству­ ешь, что, общаясь с этим, ты утверждаешься в решенном». Я видел Босфор на рассвете и видел солнце, встающее над минаретами. Это было сразу после холодной Керчи. И я тогда не утверждался в решенном. Наоборот, я проклинал себя за решение пойти плавать на старом грузовом теплоходе грузо­ вым помощником. И еще я мучился тем, что не могу остано­ вить мгновение рассветной красоты над Босфором. Я сменился с вахты, был свободен, спустился в каюту и пы­ тался остановить мгновение при помощи своей старой «Эри­ ки». Я писал: «Утренний туман среди пожухлой листвы зим­ них деревьев. Из туманной тишины голос чайки. Три серебрис­ тые утки над фиолетовой неподвижной водой. Плавный провис проводов высоковольтной линии на огромной высоте над про­ ливом. Разноцветные дома, прижавшиеся друг к другу. За опу­ щенными жалюзи — утренний сон. А на газоне в парке уже поднимают и опускают мотыги несколько оборванных рабочих. Женщина в черном идет по синему асфальту...» Я писал эти слова, а внутри звучало: «Никогда я не был на Босфоре, ты меня не спрашивай о нем...» И чужая поэзия плугом чужого таланта перепахивала целину моих истинных ощущений. Я не мог отделить своих плевел от ее обаяния. И мучился этим, даже физически мучился. Смотрел на турецкие фелюги с задранными к небесам носа­ ми и кормами и стучал кулаком в ладонь от бессилия. Л6ЪЧ5ЪѴЦ,