Конецкий В.В. Рассказы и повести разных лет. Москва, 1988.

ла раструб ему в губы. Впервые Майка увидела, как скручивают зеленую подушку, выдавливая из нее газ. Василий несколько раз вздохнул и отстранился, спро­ сил Майку: — Завидно небось?.. Хочешь попробовать? Майка заплакала. — Пиши, д у р а ,— приказал Василий ,— К прокурору: гражданин Синюшкин... нанес... мне... ножевой... удар... когда я... короче, в порядке самообороны он, ясно? Майка повторяла за ним по слогам. — Число какое?.. Внизу поставь. Давай ! — Он взял бумагу, сам исправил в слове «самаобороны» Майкино «а» на «о» и расписался. — Лично прокурору, поняла? А теперь топай, Вокзали- ха! Он устал. Хотелось вдавить пальцы в грудь, разорвать ее, разогнуть ребра, вытащить тяжесть. И руки Василия все шарили по груди, обрывая завязки больничной рубахи. Он знал, что терпеть еще долго — д о самого вечера. И по­ нимал, что может отдать концы раньше вечера, но ни р а зу не спросил о времени, ни ра зу не торопил, не жаловал ся , не ругался, потому что п о е зда ходят по расписанию — так положено, и ничего зде сь поделать нельзя. Раньше он получал удовольствие, перейдя границу обычных людских законов, когда д а ж е миллиграмма осто ­ рожности не оставалось, когда отчаянность будила радость полной свободы. Так было, когда он ударил Боруна, и ког­ да несся по гололеду в самосвале бе з тормозов, и когда вернулся к запалу в штольне, и когда опускал н ож бульдо ­ зера перед пятистенкой Федьки Булыгина, и когда кусал руки милиционеру, за д ерж авш ем у его по дорог е на фронт где-то под Омском, и много-много других ра з так было. Теперь, чувствуя близко смерть, он ощущал ее как тишину, как противоположность отчаянной радости, но не боялся. Наоборот. В этой возможной тишине, в смирении была новая для него, непривычная удовлетворенность. «Ишь Степа,— думал он с неуместной гордостью за Степана.— Сыромятный мужичок, а до самого с ердца достал. Пьяный достал! А если б стрезва ударил, так и кон­ цы давно в воду. Ишь Степа!.. Значит, человека дразнить долго нельзя, и собаку нельзя, и лютого зверя: он все отсту ­ пает, да сжимается , да молчит, а потом враз разожмется и д о сердца самого достанет... Ишь Степа! Пришьют ему пяток, если поезд не опоздает, а опоздает, так и вышку сунут для примера... И тогда о б а дохлые будем . Неужт о 141