Конецкий, В. В. Путевые портреты с морским пейзажем : повести и рассказы / Виктор Конецкий. - Ленинград : Советский писатель, Ленинградское отделение, 1984.

это верю. И верю в возможность возвращения любви к мо рю в отвлеченном смысле. — Вы последний, кто верит в это,— сказал я. — Ерунда,— спокойно не согласился он.— Все от нас самих зависит. Вся жизнь — эстафета. Помню вот одну встречу. Десять лет назад делал я рейс на Антарктиду — зимовщиков меняли. Выходили оттуда на Новую Зе ла н дию. Тяжелый был рейс, но удача с нами была. И, вполне возможно, немного занесло меня — некотооое головокру жение о т , капитанской удачи. Плюс усталость, конечно. Кое-кто из экипажа уже р а з др ажал сильно, покрикивать я начал. Взяли мы в Веллингтоне старика математика, с конгресса какого-то он возвращался. Помню, потом он нам лекцию прочитал о том, что если человек обязан знать иностранные языки, чтобы называться культурным, то еще важнее понимать язык математики, ибо на этом языке говорят с мирозданием только самые посвященные. Но сейчас не об этом. Привычка у него была — сам с собой вслух разговаривал . Сидит на пеленгаторном мостике — специально ему туда плетеное кресло поставили — и гром ко сам с собой разговаривает. А, знаете, в штилевую погоду, на юге каждый звук с пеленгаторного мостика в рубке слышно. И вот ранним утром слышу: «Ведь вы, милгосударь, давно заметили, что некоторые личности перед началом уже настоящей старости вдруг резко, скач ком умнеют или мудреют — это уж как вам-с угод- но-с. И вот тогда им начинает казаться, что все вокруг резко поглупели.. А на самом деле, милгосударь, никто не поглупел. Просто окружающие как были каждый на своей полочке умности, так на ней и остались. И вот вы, дружок, начинаете окружающих шпынять. А они еще никак не успели убедиться в факте твоего, дурак, резкого поумнения и совершенно недоумевают по поводу твоего шпыняния. И, ясное дело, думают, что у тебя к старости характер испор тился». Выслушал я эту сентенцию, любопытно стало, поднимаюсь наверх. Сидит старик один совсем в плетеном кресле в махровом халате и сам с собой беседует. Заметил меня, спрашивает: «Вы кто, мой мальчик?» — «Капи тан»,— говорю. «Интересно, капитан, вы «Илиаду» чита ли?» — «Нет».— «Пора ,— говорит.— Ведь вы уже, надо полагать, созрели». А кто знает: созрел или нет? Черт его знает! «Вероятно»,— соглашаюсь. «Вам сколько, мой мальчик?» — интересуется. «Полста,— говорю,— надо ду мать: созрел».— «Вот и почитайте,— замечает куда-то уже в сторону.— Почитайте, мой мальчик, Гомера или Д а н 523