Конецкий, В. В. Повести и рассказы : [для старшего возраста] / Виктор Конецкий ; рис. А. Борисенко. - Ленинград : Детская литература, Ленинградское отделение, 1991.

Но не знает капитан, что именно сегодня боцман меньше всего хочет встречаться со смертью. Гибель «Полоцка» неизбежна. Через два часа их швырнет на рифы и они пойдут на грунт. «А там холодно, капитан...» — неуверенно шутит Росомаха. Но неожиданно в сознании Росомахи пробивается мысль: «Где-то там, во тьме и снежном тумане, скоро погибнут свои ре бята. Что тогда скажет Андрей?» Эта мысль о долге перед сыном ведет за собой другую: «Тридцати восьми моряков на «Одессе» не было видно и слышно Росомахе. Даже писка их морзянки, который давал людям «Колы» уверенность в реальности этих тридцати восьми, приближал и делал понятней их беду, боцман не мог слы шать, сидя на своей бочке из-под капусты в кормовой надстройке «Полоцка». Но раньше Росомаха как раз и не желал его слышать, не же лал представлять этих тридцать восемь живыми и теплыми людь ми, не хотел знать их кока, капитана или боцмана. А тут вдруг по думал, что боцман с «Одессы», вернее всего, такой же рыжий, как он сам. Боцмана чаще всего почему-то рыжие. Их боцман, навер ное, сейчас так же лазает по своему лесовозу и щупает борта, и го товит помпы и пластырь, и проверяет крепления для буксирного троса... J Мысль о рыжем боцмане оказывается решающей. Росомаха рубит трос и гибнет. Вот, кстати, еще одна причина, по которой рассказы В. Конец кого почти не имеют счастливых концов в привычном смысле этого слова. В. Конецкий открыл другую формулу счастья — не покой, не итог, не отсутствие страданий, а движение и борьба, труд и пре одоление, постоянное бодрствование памяти и та степень потря- сенности, при которой жизнь ощущается особенно остро и конкрет но, и «я» сливается с «мы»: «...чужое несчастье открывало во мне все шлюзы братства и объединения с другими людьми, а это и есть счастье. Оно может пронзить даже у открытой могилы друга». Важное признание. И Виктор Конецкий не одинок в своем по нимании счастья. Оно свойственно, например, многим из тех, кто пережил войну. Вспомните блокадные строчки Ольги Берггольц: В грязи, во мраке, в голоде, в печали, где смерть, как тень, тащилась по пятам, такими мы счастливыми бывали, такой свободой бурною дышали, что внуки позавидовали б нам. 314