Большакова Н.П. Два романа. Мурманск, 2016.

Пели ительменки душевно, мелодично, эмоционально. И слышалось в их пении то курлыканье и трели птиц, то шум бурной реки. Поражала и особая манера испол­ нения. Песню многие поют, как бы выдыхая, в этот момент лица сильно напрягают­ ся, и певцы начинают помогать себе рукой. Желание петь, как и желание танцевать - естественная потребность, как пить, дышать... Песня, как и танец, соединяла людей невидимыми нитями. Именно в песнях и танцах высвечивалась оригинальность ительменского ха­ рактера, отношение к жизни, к любви... «Вот и саамы так же поют», - подумала Настя и поймала себя на мысли, что по­ стоянно непроизвольно сравнивает два народа. Почему это происходит? Может, через восприятие Камчатки она хочет понять Лахэна, свой собственный народ, ко­ торый до этого знала мало? И даже в библиотеке, когда рассказывала ребятам о саамах, не было в ее словах жизни, не пульсировала кровь. Только теперь, слушая ительменок, в памяти Насти ожили и песни ее предков, песни бабушки. Гортанные звуки при исполнении песен монотонно перекатывались, словно камешки в воде, мягкие, неуловимо красивые и очень грустные, точно в тон северной природе, мол­ чанию окружающего безлюдья, неподвижному простору. В древнее время саамы пели про все, что видели: про девок и мужиков, про оленей-братьев, про тоску жениха по невесте, жены по мужу, про охоту и рыбную ловлю, про чудь, что нападала на саамские погосты и грабила жителей. Парни срав­ нивали своих девушек с веселыми чайками, юркой кумжей, важенками и даже с деревьями и цветами милой их сердцу тундры. Скорее всего, в силу жизненных обстоятельств, так как саамы длительное время бывали в одиночестве, испытывая недостаток в общении с людьми, они и начинали петь, разговаривая с родными и друзьями. Для них песня была думой вслух, разговором с самим собой. Песни чаще всего импровизировались на месте. В этом и состояло искусство лучших певцов. Се­ годня тех, кто умел импровизировать, осталось совсем немного, можно перечесть по пальцам. - Хорошо вы нас слушали, - сказала бабка Синаневт, чем и отвлекла Настю от её мыслей, - а вот того, подись, не знаете, что и пляшем неплохо. Танец для нас даже главнее пения. Вот я, помню, молодой была, мужики наши медведя споймают, али, к примеру, морского льва, тюленя, нерпу забьют, тут же, на берегу, танец по этому случаю пляшут. И все движения того, кого убьют, повторяют. Медведь - значит, и танец медведя, подись, сполняют. Одни тушу медведя разделывают, другие пляшут. А потом и все пляшут. Плясать устанут, песни начнут петь. До хрипоты певали, до потери голоса. Аежели птиц подстрелят, их голосами кричат, руками-крыльями ма­ шут. Или вот праздновали наши деды праздник вскрытия реки, слыхали про такой? - прищурясь, спросила старая ительменка у Сергея. - Нет, - честно признался он. - Ага, я так и знала, откуль вам, если и наши, подись, не все помнят... И бабка Синаневт рассказала о том, что, когда по весне солнце взломает лед на реке, все жители спешили к берегу. Выбирали льдину, укладывали на нее рыбу и наговаривали хозяину реки: «На тебе рыбу, неси в море, а летом с ней пришли в сто раз больше! И как скажут - оттолкнут льдину от берега и смотрят. Подхватит река 129