Большакова Н.П. Два романа. Мурманск, 2016.
Это был самоуверенный, богатый саам. После смерти отца ему досталось боль шое стадо оленей, и Вуэнсем возомнил, что это дает ему право подчинять себе бед ных и слабых. Варван давно заметила - нравится ему, и он уже было засылал сватов, но, узнав, что она бесплодна, решил не связывать с ней судьбу, хотя мысль овладеть ею так и не покинула его. Однажды об этом даже намекнул Варван. Мол, никуда она от него не денется, на празднике Оленя он добьется своего. Благо, по несчастью на охоте, ногу сломал, и поединок на озере Духов пришлось на будущее отложить. Варван, словно заноза, не давала спокойно жить его похоти. Даже жена не возбуж дала так сильно, как это делал только один образ внучки Томаско. И у Вуэнсема появилась навязчивая идея: подкараулить ее в лесу и, заломав, словно медведицу, удовлетворить страсть. Однажды, увидев, как она снарядилась смотреть капканы, последовал за ней. На обратном пути из леса девушка и наткнулась на него. На добротных, с широ кими полозьями лыжах он легко преодолел разделяющее их расстояние и подкатил так близко, что почувствовал на себе ее горячее дыхание. Она хотела заговорить, выразить удивление встречей, но он не дал и слова сказать. Резко обнял, подмял под себя и повалил в снег. Лыжи обоих легко соскочили с меховых тобэрок. - Ты что, Вуэнсем, - задыхаясь от тяжести мужского тела и неожиданности на падения, только и успела выкрикнуть Варван. Ничего не говоря, он закрыл ей рот своими обветренными, холодными губами. Она чувствовала, с каким наслаждением он впился ей в губы, но сама от это го не испытала ничего, кроме боли и обиды. Вуэнсем целовал ее жадно, словно нанося один за другим укусы, стараясь высосать из девичьих губ все жизненные соки. Его поцелуи не ласкали, они мучили, прибивая ее к земле ураганом дикой, почти звериной страсти. А когда он дал еще и волю рукам, полез грубо щупать ее, девушка, напрягая все силы, вывернулась из объятий, оттолкнув так, что тот кубарем покатился под гору. Не раздумывая, тут же натянула лыжи и поспешила в обход Вуэнсема к становищу. Подбежав к своей веже, прежде чем войти внутрь, постаралась успокоить коло тившееся, казалось, в голове, а не в груди сердце. Дверь вежи раскрылась, и из нее, покрякивая, появился дед Томаско. Лишь вскользь взглянув на внучку, насмешливо, хотя и не обидно произнес: - Об елку губы-то, что ль, ударила? Вишь, распухли-то как. - Аййя, ты поди в вежу-то, как бы без пеццк не простудился. Я счас, - сказала, наклоняя голову, чтобы спрятать от деда раскрасневшееся лицо, и взялась снимать лыжи, отвязывать от пояса трофейных зайцев. - Оно так, так... Зайцев-то в чуланчик кинь, завтра поутру я имя займусь, мороз крепкий, не пропадут. - Все сделаю, аййя, иди, иди. Только за Томаско закрылась дверь, как Варван схватила комок снега и прило жила к своим распухшим губам. От обиды и унижения, которые ей пришлось испы тать, захотелось завыть, запричитать на неладную свою жизнь, на мужа, погибшего от медвежьей лапы и оставившего ее бездетной, никому не нужной, на Вуэнсема, что проходу не давал и по-воровски стремился то за грудь щипнуть, то поцелуй сорвать. 99
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz